Как ветерок по полю ржи...

   Все мы разные. Кто-то постарел к тридцати, кто-то остался мальчишкой в шестьдесят. Кто-то думал о влиянии, деньгах и вседозволенности. А кто-то просто смотрел, как садится солнце, и слушал, как по утрам поют птицы. Первые жалели вторых, а вторые жалели первых. Кто-то бросал власть и начинал строить на опушке леса небольшой бревенчатый домик. А кто-то переставал встречать восходы и пытался догнать давно ушедший поезд с богатыми и властными.
   Но были и другие. Они очень хотели быть счастливыми, но не знали, как. Они никого не догоняли и закатами любовались только во время отпуска. Наверное, этот рассказ про них...

   Когда нам было по двадцать, мы жили будущим.
   Мы продирались через колючий терновник и лезли на крутые скалы, чтобы чему-то научиться.
   Нам казалось, что можно научиться всему. И мы старались.
   Мы немного получали от жизни, но не особо от этого горевали.
   Все вокруг говорили, что у нас все впереди. Мы этому верили.
   Мы всегда торопились. А когда торопишься, то трудно быть счастливым. Мы с этим смирились и ждали.
   Мы страдали от несовершенства мира, хотели его изменить, но не знали как.
   Мы страдали от несовершенства людей, искали идеалы, не находили, с трудом соглашались на компромиссы и разочаровывались в них.
   Мы любили женщин только за то, что они женщины.
   Мы не понимали, куда уходит любовь, которая сначала казалось вечной.
   Мы долго не хотели верить, что есть предательство.
   Мы верили, что когда-нибудь будем счастливы. И те, кто пойдет с нами, тоже будут счастливы.

   Когда нам стало за тридцать, мы стали циниками.
   Исчезли идеалы, мир перестал делиться на черное и белое.
   Мы увидели, что серого цвета больше, чем других цветов.
   Мы свыклись с тем, что люди несовершенны, и поняли, что мы тоже несовершенны.
   Мы еще пытались изменить тех, кто был рядом, но не терпели, когда пытались изменить нас.
   Для кого-то мы были молодыми, для кого-то старыми. Мы верили, что еще молоды.
   Мы работали, поглядывали на женщин и еще надеялись все успеть.
   Мы любили уже не всех женщин, а только тех, кто любил нас.
   Мы перестали верить в вечную любовь, мы торопились любить, пока любовь еще жива.
   Мы расхотели изменить весь мир.
   Но мы пытались изменять мир, который нас окружал.
   Мы создавали уют и разрушали его, чтобы создать новый.
   И мы снова торопились и не успевали быть счастливыми.

   Когда нам стало за сорок, мы поняли, что надо спешить.
   И еще поняли, что все нам не успеть.
   Мы стали многое оставлять на обочине.
   Мы принимали трудные решения, думая, что дальше будет только это. То, что выбрали сейчас.
   И еще думали, что оставленное нами уже навсегда потеряно.
   Нам стало сложно учиться. Мы стали задавать вопрос: «А нам это надо?».
   И еще научились задавать страшный вопрос: «Ну и что?».
   На этот вопрос нет ответа. После него кажется, что все дороги ведут в тупик, в серое никуда.
   Мы вдруг обнаружили, что вокруг много людей моложе нас.
   И они ничуть не хуже разбираются в том мирке, где мы считали себя главными.
   Наши женщины стали ценить в мужчинах надежность и спокойствие. Им стало больше хотеться уткнуться носом в мужскую грудь, замереть и забыть про окружающий мир с его быстротекущим временем.
   А мы мечтали о женщинах, с которыми было бы просто хорошо.
   С которыми можно было провести выходные вдвоем, и этих выходных было бы мало.
   С которыми можно было сесть в машину, ехать много часов и не успеть обсудить и половины того, что хотели.
   С которыми не хотелось бы идти в гости и принимать гостей.
   Которым хотелось позвонить просто так. Просто спросить, как они себя чувствуют.
   Мы начинали строить дома, думая, что они последние.
   Но еще не было спокойствия, было только слабое его ощущение.

   Спокойствие пришло, когда нам перевалило за пятьдесят.
   Мы вдруг поняли, что нам надо.
   Что надо учить, а что можно забыть.
   Что надо строить, а что можно ломать.
   С кем можно общаться, а от кого держаться подальше.
   Что нужно сохранить, а что можно выбросить.
   Кто-то из нас построил свой последний дом и стал забивать его вещами, связывающими с прошлым.
   А кто-то освободился от старых вещей и пошел вперед, надеясь еще что-то успеть.
   Но каждый понял, что это именно то, что ему подходит.
   Нам стало тяжелее приобретать новых друзей и больнее расставаться со старыми.
   Нам стало сложнее любить, но проще быть нежными и заботливыми.
   Мы радовались каждой улыбке, но оглядывались – а вдруг эта улыбка тому, кто стоит сзади.
   И очень хотели быть кому-то нужными.
   Мы поняли, что если ты хочешь быть добрым, то надо быть безответно добрым.
   Мы поняли, если ты хочешь, чтобы тебя любили, тебе самому надо любить в два раза сильнее.
   И надо что-то делать для любимых.
   Это просто, им много не надо.
   И еще мы стали пытаться сохранить время.
   Мы перестали читать книги, которые надо прочитать потому, что их читают все.
   Мы перестали спорить. Если мы не соглашались, то говорили, что надо подумать.
   Мы перестали ходить в гости только потому, что нас туда позвали.
   Но мы были рады ходить туда, где нам были рады и где мы слышали у порога: «Смотрите, кто пришел!».
   Мы избегали людей, которые высасывали из нас энергию.
   Раньше мы их не боялись, у нас было много тепла.
   А теперь его стало хватать только для любимых.
   И еще мы научились быть счастливыми.
   Оказалось, что это очень просто.
   Надо просто остановиться и сказать себе, что ты никуда не торопишься...

   На этом я поставлю многоточие.
   Почему я ничего не написал в настоящем времени?
   Не знаю...
   Почему я не написал про людей, у которых было все по-другому?
   Не знаю...
   Хотя... может кто-то прочтет между строчек то, что я пропустил.

.