Решение
–
это еще не всё!
(отрывок из повести "Аспирант")
За
полгода до защиты диплома меня позвала к себе шефиня.
–
Володя, я уже неделю хожу на ушах и натерла там мозоли. Однако... в
общем,
денег нет и не будет! Если ты хочешь закончить свою работу, то тебе
надо
выгрызать место в аспирантуре. Мы напишем письмо в МФТИ о твоей
гениальности.
Надеюсь, что любой конкурент, даже если это будет Эйнштейн, просто
удавится от
зависти. Но остальное ложится на твои плечи.
Письмо она написала, я прочитал, мне стало стыдно,
но я пошел к завлабу
подписывать.
–
Нечего краснеть, как красна девица, – сказал завлаб. – Только помни,
что у меня
о тебе полностью противоположное мнение.
– Это
еще почему? – удивился я.
– Мне
тут сказали, что ты своим открытием опроверг все законы Больцмана, и
теперь его
тень приходит по ночам в институт и рыдает на нашем этаже в женском
туалете.
–
Почему в женском?
– Ха!
– сказал завлаб. – То, что тень приходит, его не задело. Его интересует
только
женский туалет. Ты, Дараган, кроме баб о чем-нибудь хоть иногда
думаешь?
–
Думаю, – кивнул я утвердительно. – Я вот думаю, что все наоборот.
Больцман спит
спокойно, потому что мы только подтвердили его уравнения.
–
Морочишь ты мне голову, как Машке на сеновале, – буркнул завлаб. –
Ладно, пошел
вон и без бумаги из аспирантуры мне на глаза не попадайся!
В аспирантуре МФТИ взяли письмо, поцокали
языками, покачали головами и сказали, чтобы я принес характеристику за
подписью
треугольника (профком, партком и дирекция). И чтобы я начал с
комсомольской
организации, которая в треугольник не входила, но начинать надо было с
нее.
Секретарем комсомола на факультете был мой знакомый
– отчаянный дайвер и
турист. Он взял характеристику, сделал серьезное лицо и сказал, чтобы
вечером я
пришел на бюро.
Бюро
сидело за столом в полутемной комнате. Горела одна настольная лампа,
которая
светила на стул, стоявший посреди комнаты. Вся комната была заполнена
табачным
дымом. Сквозь дым лица членов бюро были еле видны, однако я понял, что
ребята
там сидят крепкие и решительные.
– И
почему аспирантура? – спросил один из них, вертя в руках мою
характеристику. –
Почему не завод, например?
– Мне
работу надо закончить, – сказал я, щурясь от света лампы. – Результаты
хорошие
пошли.
– Все
для себя, все для себя, – возмутился один из членов бюро, который, как
я знал, уже
учился в аспирантуре. – А что ты для факультета сделал?
Я
замялся.
–
Месяц бесплатно общежитие ремонтировал, потолки белил! – вспомнил я
свои
красные от извести глаза.
– Это
ты от обязательного стройотряда увильнул, – строго произнес секретарь
бюро. – А
какая у тебя была общественная работа?
– Я
преподавал на третьем курсе в физико-математической школе, и еще
олимпиады по
физике проводил, – осенило меня.
–
Вспомнила Маша, как девушкой была, – проворчал секретарь. – А в
последний год?
–
Ребята, опомнитесь! – я искренно возмутился. – Я в лаборатории до
десяти вечера
каждый день сижу!
– Все
сидят, – медленно и тягуче произнес секретарь. – В общем так,
характеристику мы
тебе подписать не можем, пойди подумай о своей жизни и приходи через
три
месяца.
У
меня «лестничный» ум. Все гениальные решения приходят ко мне в голову
на
лестнице, т.е. когда я ухожу и уже ничего нельзя изменить. Ну как я не
сообразил, что нашу команду водников можно назвать факультетской
секцией
водного туризма и я вполне прокачу как ее организатор и руководитель!
Но
возвращаться и садиться на стул я не хотел, к тому же не был уверен,
что эта
идея найдет отклик в комсомольских сердцах нашего бюро.
Вторая идея родилась у меня на улице. Неподалеку от
лаборатории была
школа, и в ней я вполне мог организовать физико-математический кружок.
Директор школы внимательно выслушал меня и спросил,
зачем мне это надо.
Я сказал правду, добавив, что у меня педагогический талант и я могу
хоть сейчас
его продемонстрировать. Директор махнул рукой, записал мой телефон и
сказал,
что первое занятие он организует, а дальше все зависит от меня.
На
первое занятие пришло человек тридцать. Не помню, о чем я рассказывал,
по-моему, о высокотемпературной сверхпроводимости и управляемом
термоядерном
синтезе. В классе было так тихо, что я отнес это к своему
невообразимому
педагогическому таланту. Потом, правда, понял, что все были безмерно
уставшие
после дня занятий и просто терпеливо ждали, когда закончится этот
неожиданный
внеплановый урок. Через месяц в моем классе остались только несколько
девочек,
одна из которых собиралась поступать в МИФИ, а остальные были ее
подругами. Я
старался их развлечь и еще чему-то научить. Мне даже стало интересно
приходить
в школу, ходить по пустым коридорам, разглядывать стенгазеты и
вспоминать свои
бурные школьные годы.
Через
пару месяцев я встретил в коридоре секретаря бюро и протянул ему
справку из
школы. Он внимательно прочитал ее и хмыкнул.
– А
ты и правда гений! – сказал он и подписал характеристику прямо в
коридоре.
В
аспирантуре мне сказали, что еще нужно письмо от человека, который
возьмет на
себя нелегкую ношу руководства таким гением. Шефиня и теоретик были
кандидатами
наук, а мне надо было искать доктора. Таковым являлся только завлаб, и
я с
ужасом представил выражение его лица после моей просьбы.
– Я
же ни хрена не понимаю в твоем протирании штанов! – рявкнул завлаб. –
Если
хочешь быть под моим гениальным руководством, то давай ко мне в группу
и будешь
делать магнитометры. А то, понимаешь, магнитное поле Земли меряют
палкой с
веревкой, а физтехи занимаются высочайшей наукой, в которой сами ни
хрена не
смыслят.
– Из
меня электронщик, как из вас химик, – парировал я, но тут же смягчил
тон. –
Обещаю вести себя хорошо и паяльник брать в руки только под вашим
руководством.
– А
химией ты не будешь заниматься? – подозрительно посмотрел на меня
завлаб.
– Ни
химией, ни химичками заниматься не буду, – пообещал я.
–
Черт с тобой! – махнул рукой завлаб. – Я буду тобой руководить, но
чтобы на
глаза ты мне не попадался.
– А
то что?
–
Выгоню! – ответил тот и поставил закорючку под письмом о своем согласии
быть
моим научным руководителем.
|