Дрессировщица

   Дуня – английский сеттер. Красавица, умница.
   Ее хозяева уехали в отпуск и попросили нас пожить с ней две недели.
   – Проблем не будет! – пообещали нам. – Дуня – само совершенство! Течка еще не скоро, питается она «хрустяшками», спит долго и сладко.
   Когда я приходил с работы, Дуня ложилась на спину и раскидывала лапы, демонстрируя свою покорность.
   – Умница, – говорил я. – Хрустяшки съела, воду выпила, пойдем гулять!
   На улице Дуня бегала вокруг меня и только иногда натягивала поводок, показывая, что ее интересы лежат немного дальше, чем длина поводка. Она исправно метила все стволы деревьев, с пониманием обнюхивала желтые пятна на снегу и неодобрительно оглядывалась на меня, когда я пытался закурить.
   – Рядом! – командовал я ласковым голосом.
   Дуня смотрела на меня и спокойно шла рядом.
   Секунд десять. Потом она замечала очередной непомеченный ствол и бросалась к нему, натягивая поводок.
   Дома, когда я работал, она лежала на ковре и смотрела мне в спину. Ее черные глаза были влажными от любви и какой-то собачьей грусти.
   – Ну что ты так смотришь? – спрашивал я ее. – Скучно собакину?
   Дуня виляла хвостом, приносила свою резиновую игрушку и предлагала поиграть в «а ну-ка, отними!».
   И мы играли!
   Дуня рычала, носилась по дому, оставляя везде клочья шерсти.
   Потом она исправно давала лапу и садилась по команде.

   Несколько дней мы жили мирно. Но потом... Ночью я проснулся от жаркого дыхания. Дуня стояла рядом с кроватью, положив голову на мою подушку.
   – Ты что? – спросил я.
   Дуня заскулила.
   – Кушать? Пить?
   Дуня тяжело вздохнула и положила лапу мне на одеяло.
   – Хочешь спать рядом?
   Дуня положила на одеяло вторую переднюю лапу, неуклюже задрала заднюю и залезла ко мне. Покрутившись, она отпихнула меня на край кровати, свернулась в клубок и заснула.
   – Ну, привет тебе, – проворчал я. – И что мне делать?
   Дуня сладко зевнула, не открывая глаз. Я включил лампу и стал читать. Дуня вздыхала, но терпела.
   На следующую ночь я проснулся от прикосновения влажного холодного носа.
   – Ну уж нет! – твердо сказал я. – Сейчас пять утра, у меня тяжелый день впереди, иди спать к себе на коврик.
   Дуня села на попу, заскулила и посмотрела на дверь.
   – Гулять? – возмутился я. – А по ушам?
   Дуня наклонила голову и с укоризной стала смотреть мне в глаза.
   – Не выдумывай, – сказал я. – На улице мороз, темень. Хорошие собаки спят без задних лап!
   Дуня тихонько гавкнула, показывая, что она не очень хорошая собака.
   – И что? – спросил я.
   Дуня опять посмотрела на дверь
   – Совесть у тебя есть? – задал я риторический вопрос.
   Дуня завиляла хвостом.
   – Нет у тебя совести, – констатировал я и стал одеваться.
   Дня через два я пришел домой и увидел, что хрустяшки в кормушке лежат нетронутыми.
   – Это что за безобразие! – возмутился я.
   Дуня легла на спину и расставила лапы.
   – Фу, какая противная собака, – сказал я, почесывая ей брюхо. – Так и похудеть недолго.
   Дуня вскочила, завиляла хвостом и принесла свою игрушку.
   – Никаких игр! – сурово сказал я. – Сначала надо хорошо покушать.
   Дуня презрительно посмотрела на придвинутую кормушку, вытянула передние лапы и замотала головой.
   Мой взгляд был суров, как у бабушки, внук которой отказывался есть манную кашу.
   – Сначала обед, потом игры!
   Дуня выпустила игрушку, потом снова подобрала ее и стала повизгивать.
   – Бессовестная! – сказал я, вынул из холодильника кастрюлю с супом и разбавил хрустяшки бульоном.
   Через десять секунд кормушка была вылизана.

   Скоро приехали Дунины хозяева, и увезли ее домой. Через день раздался звонок.
   – Что, Дуня взяла «на слабо»?
   – Это как?
   – Это так, что Дуня всегда проверяет, до какого безобразия она может дойти. Вы прогнулись, и Дуня начала устанавливать свои правила. Она великая дрессировщица!
   – Ага, – признался я. – Мне пришлось выполнять все ее команды!
   Потом, когда я приходил в дом, где жила Дуня, она радовалась мне больше, чем остальным.
   Гости рассаживались за столом, а Дуня пробиралась между стульями и из-под стола, чтобы ее никто не видел, пристраивала голову мне на колени.
   – Больше ты меня «на слабо» не возьмешь! – строго говорил я Дуне, обдумывая, какой кусочек мяса сунуть ей в рот, да так, чтобы никто этого не видел.